Вопрос о том, нужно ли переводить Пушкина на какой-либо язык, сегодня перед литераторами не должен стоять, потому что Пушкин – это человек, который являет собой феномен, присутствующий в каждой литературе. Пушкин – это человек, который завершил, обобщил один литературный этап, одну литературную эпоху, и начал новую. Пушкин – это человек, который реформировал устаревший язык и стал родоначальником нового, на котором создавалась литература на протяжении двухсот лет и создается до сих пор, потому что по сегодняшний день, когда мы пишем и разговариваем по-русски, мы пишем и разговариваем на языке Пушкина.
Когда возникает вопрос, нужно ли переводить Пушкина для белорусов (каждый из нас владеет русским языком, и нет никаких проблем в том, чтобы прочитать «Евгения Онегина» на языке оригинала), то нужно понимать, что вопрос перевода Пушкина – это вопрос не для читателя, а для литературы. Когда литература позволяет себе иметь качественный перевод пушкинских произведений, это означает, что литература и язык уже дошли до определенной ступени развития. Это значит, что уже имеется достаточно развитая система лексических единиц, поэтических средств, уже есть выдающиеся мастера слова – люди, прошедшие весь тот путь, который прошел Пушкин, и имеющие право перерабатывать его наследие.
Белорусская литература взялась за Пушкина уже в начале ХХ столетия. Самая масштабная государственная акция по переводам планировалась на 1937 год, поскольку это была годовщина со смерти Пушкина. Готовиться начали с тридцать пятого года. Во всех братских республиках Советского Союза были созданы специальные комиссии, которые должны были заниматься переводами наследия Пушкина на национальные языки и подготовкой мероприятий. В этой акции было больше политики, чем культуры. Участие в таких мероприятиях становилось обязательным, личное желание не учитывалось. И имя Пушкина, к сожалению, стало флагом в этом процессе.
Для белорусских литераторов главным было то, что, благодаря госзаказу на переводы, они в тридцать пятом году получали возможность хотя бы чужим голосом, но все же сказать то, что им хотелось. Тридцать пятый год – очень тяжелый год для литераторов: уже прошли две масштабные чистки в тридцатом и тридцать пятом годах, литературный авангард в ссылке, самые яркие «националисты», белорусская интеллигенция, расстреляны в тридцать пятом. Писатели, объединенные в Союз писателей в тридцать четвертом году, – это уже целиком «государевы люди». Купала уже совершил попытку самоубийства, Дудар недавно вернулся из ссылки, все напуганы, писать то, что хочется, невозможно. И тут – наследие Пушкина, человека, который всю свою жизнь провел в противостоянии власти: то в борьбе, то в компромиссах. Пушкин оставил невероятный объем поэтической рефлексии на темы «человек и власть», «человек и царь», «человек и свобода», «свобода и судьба». И поэтому для наших поэтов это было своеобразным творческим облегчением – они могли про это писать, хотя бы переводя Пушкина.
Янка Купала, возглавивший комиссию, распределяет произведения Пушкина для перевода среди тех поэтов, которым он доверяет. Для себя он выбирает «Медного всадника». Выбор не случайный. «Медный всадник» – самое знаменитое пушкинское произведение на тему человека и власти. Для Купалы это очень болезненная и важная тема. Одному из самых вдохновенных лириков, Тодору Кляшторному, Купала поручает «Каменного гостя» – маленькую трагедию, в которой человек эмоциональный, лиричный, эстетически одаренный бросает вызов системе, воплощенной в образе каменного гостя. Серьезный Глебка получает «Бориса Годунова» – размышление на тему власти. Эмоциональный Микола Хведорович получает заказ на перевод «Бахчисарайского фонтана» – романтичной, возвышенной истории любви к родине, любви к своему. Аркадий Кулешов – молодой, очень амбициозный человек, конечно, он бы взялся за что-то характерно пушкинское, действительно золотое. Но Купала дает ему «Цыганов» – поэму о том, как человек делает выбор между свободой и ответственностью за эту свободу. Кузьма Чорный, наш выдающийся прозаик, берется за «Повести Белкина» и «Дубровского». А «Евгения Онегина» – главное пушкинское произведение, жемчужину его наследия, сложнейшую в поэтическом отношении вещь – Купала поручает Алесю Дудару, человеку, образование которого позволяет переводить «Евгения Онегина» и который владеет именно той культурой стиха, которая требуется для перевода пушкинских строк.
Это тридцать пятый год. Поэты с разными подходами с разным напором берутся за переводы. В газете «Літаратура і мастацтва» есть статья за тридцать шестой год, где критик пишет, что белорусские поэты очень плохо переводят Пушкина: «Мы ждем от них переводов, к тридцать седьмому году переводы должны быть изданы, а сдали свои переводы в „Главлит“ только Дудар и Кляшторный». Остальные еще не взялись за дело. А Алесь Дудар действительно все восемь глав «Евгения Онегина» переводит до тридцать шестого года. В феврале тридцать шестого года проходит невероятное выступление: Дудар со сцены Дома писателей, на Советской 68, читает «Евгения Онегина». Привозят микрофоны, репродукторы, выносят их на улицу. И «Онегин» по-белорусски звучит на весь Минск. И ведь каждому человеку знакома онегинская строфа, пятистопный ямб, и все бегут к Дому писателей слушать «Онегина» на белорусском. Момент славы и для поэта, и для языка, и для наследия Пушкина.
Фрагмент из перевода письма Татьяны Онегину Тридцать седьмой год стал фатальным не только для Пушкина. Он фатален для нашей литературы. В октябре мы потеряем 108 человек в результате куропатского, вероятно, расстрела. 108 человек исчезнут из белорусской культуры навсегда. Среди тех пушкинских книг, которые выйдут по-белорусски, не будет «Евгения Онегина», не будет «Каменного гостя». Перевод «Станционного смотрителя» выйдет без фамилии переводчика. В переводе «Бахчисарайского фонтана» будет замазана белой краской фамилия Хведоровича. Столетие смерти Пушкина белорусская литература будет встречать окровавленной, обессиленной, почти уничтоженной. И это тоже символично, тоже по-пушкински – невероятная человеческая и культурная трагедия. Но литература все-таки вернется. И вернется к нам, и будет действительно нашим, белорусским уже наследием пушкинское слово, переведенное нашими выдающимися творцами.